— Китти, ты вся дрожишь.
Изабель подплыла к ней, и две женщины встали плечом к плечу, глядя на горы, курившиеся ранним утренним туманом. Китти сказала Изабель, что у нее болит ухо и кружится голова. Только так можно было заговорить о том, что она видела сегодня утром.
— У тебя, наверное, ушная инфекция. Неудивительно, что ты еле стоишь на ногах.
Изабель старалась держаться так, словно у нее все под контролем. Года три назад Китти видела ее по телевизору. Изабель Джейкобс стояла в кувейтской пустыне, а рядом валялся скелет верблюда. Она опиралась на остов сгоревшего танка, указывая рукой на пару обугленных солдатских сапог на песке. Элегантная и ухоженная, Изабель Джейкобс была жестче и злее, чем представлялась с виду. Вчера, когда Изабель нырнула в бассейн и схватила Китти за лодыжку, она вцепилась ей в ногу так сильно, что у Китти остался синяк. До сих пор болит. Изабель нарочно старалась сделать ей больно, но Китти не могла возмутиться, потому что потом ей неожиданно предложили комнату на вилле. И никто не решился выступить против, потому что военная корреспондентка была среди них главной. Как будто за ней всегда оставалось последнее слово и она даже специально провоцировала окружающих, чтобы ей возразили. Но, если по правде, последнее слово всегда оставалось за ее мужем, потому что он работал со словом и ставил точки в конце предложений. Китти знала это, но знала ли его жена?
Китти выбралась из воды, прошла по бортику на мелкую сторону и принялась обрывать листья с лаврового деревца, росшего в кадке. Изабель тоже вышла из бассейна и присела на краешек белого шезлонга. Жена-журналистка рассеянно закурила, как будто задумавшись о чем-то более важном, чем происходящее здесь и сейчас. Она, наверное, видела потрепанный конверт формата А4, который Китти оставила на полу, прислонив к двери спальни.
Она не сказала Изабель, что ее бросает в жар и перед глазами все плывет. Она не сказала, что у нее чешется кожа и, кажется, распух язык. Она умолчала о призрачном мальчике, который сегодня утром, когда она проснулась, вышел из стены, чтобы с ней поздороваться. Он украл несколько ее растений, потому что, когда он уходил обратно в стену, они были у него в руках. Она подумала, может быть, он искал способы умереть. Слова, которые он говорил, она слышала не ушами. Она слышала их у себя в голове. Он махал ей рукой, словно хотел поприветствовать, но теперь ей подумалось, что он, возможно, прощался.
— Так ты, значит, поклонница поэзии Йозефа? Поэтому ты сюда и приехала?
Китти жевала серебристый лавровый лист, пока не уверилась, что сможет не выдать тревогу в голосе.
— Наверное, поклонница, да. Но мне это видится по-другому. — Она сделала паузу и дождалась, пока голос окрепнет. — Поэзия Джо представляется мне разговором лично со мной. Он пишет о том, о чем я много думаю. У меня с ним контакт на уровне нервов.
Обернувшись, Китти успела заметить, как Изабель тушит окурок босой ногой. У нее перехватило дыхание.
— Тебе не больно?
Даже если Изабель обожглась, она словно этого и не заметила.
— Что значит «контакт на уровне нервов» с Йозефом?
— Ничего не значит. Мне только сейчас пришло в голову.
Китти заметила, что Изабель Джейкобс всегда называет мужа его настоящим именем. Словно та часть его, что была самой таинственной и секретной, та часть, где рождались стихи, принадлежала лишь ей одной. Как объяснить, что они с Джо передавали друг другу послания сквозь эфир, если она сама толком не понимала, что происходит? Надо будет потом обсудить это с Юргеном. Он ей расскажет, что она наделена сверхчувствительностью, потому что поэт, а потом произнесет несколько слов по-немецки, и это будут слова любви. Отвязаться от Юргена по ночам всегда было непросто, и она была благодарна за отдельную комнату, куда можно сбежать. Да, в каком-то смысле она была благодарна Изабель за убежище от любви Юргена.
— О чем твое стихотворение?
Китти внимательно изучала лавровый лист, водя кончиком пальца по его серебристым прожилкам.
— Я не помню.
Изабель рассмеялась. Это было обидно. Китти обиделась. Уже не испытывая никакой благодарности, она сердито смотрела на женщину, которая предложила ей гостевую комнату, но не удосужилась дать подушку и постельное белье и не заметила, что окно в комнате открывается, а пол покрыт толстым слоем засохшего мышиного помета. Журналистка задавала вопросы, словно собирала сведения для досье. Фигуристая и высокая, с длинными черными волосами, как у индианки, Изабель носила на левой руке золотое обручальное кольцо, демонстрируя свой статус замужней женщины. У нее были длинные холеные пальцы — пальцы человека, ни разу в жизни не вымывшего кастрюлю и не рывшегося в земле. Ей даже не пришло в голову предложить гостье вешалки для одежды. Нине пришлось опустошить свой шкаф. Тем не менее Изабель Джейкобс задавала вопросы, потому что ей было необходимо держать все под контролем.
— Ты говорила, что знаешь владелицу виллы?
— Да. Рита Дуайтер, психотерапевт. Подруга моей матери. У нее недвижимость по всему миру. В одном только Лондоне — двенадцать квартир и домов стоимостью около двух миллионов каждый. Наверное, она первым делом интересуется у пациентов, есть ли у них закладная на дом.
Изабель рассмеялась, и на этот раз Китти рассмеялась с ней вместе.
— Кстати, спасибо, что ты разрешила мне здесь остаться.
Изабель небрежно кивнула и сказала, что надо пойти приготовить завтрак. Может быть, тосты с медом. Китти смотрела, как она ворвалась в дом сквозь стеклянные двери и чуть не сбила со стула Лору, сидевшую за кухонным столом с наушниками в ушах. Лора учила какой-то африканский язык, и сейчас ее губы артикулировали слова вместе с диктором аудиокурса.