Заплыв домой - Страница 37


К оглавлению

37

Мамин живот у нее под щекой был таким мягким и беззащитным, что Нина расплакалась еще горше, и мама, наверное, знала, о чем она думает, потому что шептала ей на ухо, слова шелестели почти беззвучно, как подхваченный ветром осенний лист:

— Это не страшно, не страшно.


Папу перенесли на носилки. Полицейские собрались осушать бассейн. Юрген тоже был здесь. Крепко сжимая в руках метлу, он энергично подметал каменный пол вокруг кадок с растениями. Он даже сподобился надеть синий комбинезон и стал похож на нормального ответственного смотрителя.

Репортаж с места событий

Изабель присела на корточки рядом с носилками и взяла Йозефа за руку. Сначала ей показалось, что у него по руке расползлись муравьи, но потом она разглядела поблекшие черные буквы, гласные и согласные, натыкавшиеся друг на друга.


И

Д

Е

Т

Д

О

Ж

Д

Ь


Она слышала, как гудят пчелы, слышала собственный настойчивый голос, требующий, чтобы мужу вызвали вертолет «скорой помощи», но чаще всего в ее сбивчивой речи звучало его имя.

Йозеф. Пожалуйста, Йозеф. Йозеф. Йозеф, пожалуйста.

Зачем он изрезал себе руку ручкой? Когда это было? Как он это стерпел и что это значит? Она стиснула его пальцы и потребовала объяснений, пообещав, что взамен объяснится сама. Она рассказала ему, как отчаянно ей хотелось почувствовать его любовь, льющуюся на нее бесконечным дождем. Она мечтала об этом дожде все долгие годы в их странном нетрадиционном браке. Врачи «скорой помощи» попросили ее отойти и не путаться под ногами, но она не сдвинулась с места, потому что до этой минуты всегда отходила в сторонку, чтобы не путаться у него под ногами. Любовь к этому человеку была величайшим риском в ее жизни. Опасностью, подстерегавшей на каждом шагу. Угрозой, таившейся в его строфах. Она это знала с самого начала. Знала всегда. Он зарывал неразорвавшиеся снаряды на дорогах и тропах, проходящих сквозь все его книги, прятал в каждом своем стихотворении, но если он сейчас умрет, ее дочери придется жить в мире, разрушенном навсегда, и это злило ее больше всего.

Йозеф. Пожалуйста, Йозеф. Йозеф. Йозеф. Пожалуйста.

Она вдруг поняла, что кто-то отводит ее в сторонку и что она чувствует запах крови.

Крупный мужчина с бритой налысо головой и револьвером на поясе задавал ей вопросы. На каждый заданный им вопрос у нее не было однозначных ответов. Как зовут ее мужа?

Йозеф Новогроджский по паспорту. Джо Гарольд Джейкобс по всем остальным документам. На самом деле она не уверена, что Новогроджский — его настоящая фамилия, но именно эту фамилию его родители вписали в паспорт. Она не сказала инспектору, что ее мужа называли многими именами: ДГД, Джо, Йозеф, знаменитый поэт, британский поэт, поэт-паскуда, еврейский поэт, поэт-атеист, поэт-модернист, поэт пост-Холокоста, донжуанствующий поэт. Где родился месье Новогроджский? В Польше. В городе Лодзь. В тысяча девятьсот тридцать седьмом году. Нет, она не знает, как записать «Лодзь» по-французски. Как звали его родителей? Она не уверена, что сможет выговорить их имена. У него были братья и сестры? Да. Нет. У него была младшая сестра. Ее звали Фрига.

Инспектор был явно обескуражен. Изабель делала то, что умела лучше всего.

Она вела для него репортаж, хотя ее новости несколько устарели. В тысяча девятьсот сорок втором, когда мужу было пять лет, его тайком переправили в Великобританию, еле живого от голода и с фальшивыми документами. Через три дня после его отъезда его родителей и двухлетнюю сестру депортировали в лагерь смерти Хелмно в Западной Польше. Инспектор, плохо понимающий по-английски, выставил руку перед собой, словно собрался остановить поток машин на оживленной дороге. Он сказал супруге еврейского поэта, что он, безусловно, сочувствует Польше, захваченной немцами в тысяча девятьсот тридцать девятом году, но вынужден подчеркнуть, что сейчас он расследует убийство в Приморских Альпах в тысяча девятьсот девяносто четвертом. Готова ли она подтвердить, что месье Новогроджский — или все-таки месье Джейкобс — оставил их дочери предсмертную записку? Или это было стихотворение? Или, возможно, улика? Как бы то ни было, запись была адресована Нине-Екатерине. Инспектор убрал желтую памятку для отдыхающих в прозрачный пластиковый пакет. На одной стороне листа была инструкция, как включать посудомоечную машину. На другой — пять размашистых строк, написанных черной перьевой ручкой. Видимо, это были инструкции для дочери.


Еще не было и шести утра, а вся деревня уже знала, что произошло. Когда Клод приехал на виллу с пакетом свежего хлеба, Митчелл, у которого в кои-то веки отсутствовал аппетит, прогнал его прочь, свирепо сверкая глазами, все еще красными после вынужденного купания в мутной хлорированной воде. Врачи уже заносили носилки в машину. Изабель сказала Нине, что она едет с ними. По дороге в больницу ее отца подключат к аппарату искусственного дыхания и сделают ему промывание желудка. «Скорая помощь» выехала за ворота. Нина почувствовала, как Клод взял ее под руку и куда-то повел. В дом Маделин Шеридан, называвшийся Розовым домом, хотя он был голубым. Она увидела Юргена, обнимавшего Китти Финч. Она услышала вопль Митчелла:

— Убирайся отсюда и больше не возвращайся!

Ответ Китти услышали все. Она произнесла это шепотом, но с тем же успехом могла и выкрикнуть во весь голос, потому что просто озвучила то, что все и так уже знали.

— Он застрелился из твоего ружья, Митчелл.


Необъятная туша Митчелла согнулась пополам. Что-то случилось с его глазами, носом и ртом. Потоки слез, соплей и слюны текли из дыр у него в голове. Без единого выстрела у него на лице образовалось пять дырок: чтобы дышать, чтобы смотреть, чтобы принимать пищу. Все смотрели на Митчелла, который не видел вообще ничего, кроме каких-то размытых пятен. Они были толпой, состоящей из дыр, как и он сам. Как защититься от толпы, когда все показывают на тебя пальцем? Он скажет полиции правду. Когда пропало одно из персидских ружей с прикладом из черного дерева, он решил, что его забрала полоумная девчонка, которой не нравилось, что он охотится на животных. В доме звонил телефон, потом перестал звонить, и Митчелл услышал, как завывает Лора. Внутри все болело. Кажется, он надорвался, когда вытаскивал из воды тело. Оно было такое тяжелое. Оно было тяжелое, как медведь.

37